Заводной апельсин (1971)

Взгляните на подведенный глаз Алекса и погрузитесь во мрак сознания ницшеанской бестии-сверхчеловека, очищенного от невнятностей и намеков, освобожденного от тягот людского пресса и подозрительных взоров. Гениальнейший наезд кубриковской камеры на стайку молодчиков, кайфующих от распирающей силы и действия «молоко-плюс», совлекших с себя последние слои приставучего «моралина». Одномоментно, сквозь плоскость монитора, вдыхаешь аромат «цветов зла», осязаешь напряжение мышц звероподобной плоти, созерцаешь расширение зрачков, предвкушающего новые развлечения, «тедди» вымышленного настоящего.
Ставшие ежевечерними, забавы — «развоплощение» хорошеньких мещанок, избиением респектабельных «дедков», добрый старый «sunn-vynn», кулачно-подручная встреча с Биллибоем и его пятью «koreshami», или кровавое поучение уличных пьянчужек, — могли бы оставить скучающим или разъяренным эстетствующее животное, если бы не бешеные ритмы великого немца, придающие законченный вид насильственному действу. Фантастическое «русскоговорящее» настоящее описывает то, насколько «красивым» и «опасным» (правда, и тот и другой признаки случайны; насилие же совершается стилизованными нео-франтами под шедеврально музыкальное сопровождение, а единственный смерть — продукт неудачного стечения событий) бывает образ поведения сильного и молодого человека-вожака, эмансипированного из пут тяжелейшей социальности, царящего в ночи при попустительстве слепеньких правил и норм.
Кубрик представил социально приемлемую, бескровную (осмелюсь сказать, даже невинную, в рамках медленно скользящего «порога чувствительности» обывателя; последний при просмотре располагается как раз в шаге от резкого неприятия и блевотных позывов), «поп-арт»овую адаптацию великого и ужасного де Сада, спрятавшись за не менее одаренное творение Берджесса (замысел которого располагался в тончайшей межжанровости научно-пацанской фантастики). Даже, прокрученный на высоких скоростях, «трах» показывает это стремление столкнуть вежливую, выдрессированную, заключенную в дисциплину, обыденность с табуированными вещами: «вот вам открытые «любезности» Алекса и двух kisok, но разве в подобной скоротечности возможно усмотреть порнографию?».
Все футуристичные восторги и морализирующее нытье в адрес нашего ницшеанского собрата скрадываются в сравнении с надличностной, плотедробильной эстетикой гигантского государственного механизма, сплетенного из проводков тюремных уставов и шестеренок министерских законодательных инициатив. Вот мощь, ТАКАЯ ЖЕ НАША, КАК И БЕСЛИЧНОСТНАЯ, вызывающая не гром аплодисментов, а дружное выдыхание страха и ужаса. Фюреро-подобная внешность главного олицетворителя тюремного бытия — надзирателя — лишь скрадывает главные черты аппарата государственного насилия: не жестокость, а исполнительность и пунктуальность, не мстительность, а ригористичная «гуманность» и эффективность «правосудия», перевоспитания душ. Кровожадная зверина — это дух, высвободившийся из телес человечества и прогуливающийся в образе «птицы власти» в поисках следующей жертвы. Чистокровная животность и звериная стать Алекса сменяются камерной свободой из последовательности уставного пения, чтения, сранья, спанья. Правительственная машина еще недавно не способна была залезть в черепную коробку реципиента, хотя и господствовала над людской душой и ее временем, поэтому за страницами Библии Алексу мысленно удавалось поучаствовать в мясорубке древнееврейских героев. Но вскоре из запуганной цирковой обезьянки он посредством «оптимальных, переучивающих, медикаментозных» средств превращается в безропотного вселенского арестанта — «куда ни глянь, везде тошнота (от секса и насилия)». Ухмылка сверхчеловека превратилась в искаженный страданием оскал недочеловека.
Самая летальная ошибка в восприятии фильма, оценить его как очередную (эстетскую и нравоучительную) историю преступника, вольную аналогию творения Достоевского. Нет, в основании проводится тонкое сравнение конкретного сверхчеловека (насильника и убийцы) и государства как корпоративного индивида, носителя общественного возмездия. Злоба, жестокость, насильственность, смертоносность последней превалирует над прегрешениями всей совокупности отдельных отморозков и уголовников.
Концовка экранного времени — пустая трата нашего с вами времени — «сказочные» (потому что злодеяния обратимы как в стереотипах народной мифологии) злоключения по локациям былых развлечений призваны удовлетворить нравственные чувства недовольных аморальным зачином кинокартины. Все должно быть до копейки выплачено по счетам. Радостно только за финальную кормежку Алекса неудачливым министром; здесь как бы отпечатан след надежды, что монструозная гос-машина до конца еще не совершенна и не сверх-энергетична, в ней много дыр и изъянов, поэтому она может спасовать перед энтропией случая. Но кто гарантированно заручиться, что ситуация не измениться окончательно и бесповоротно, в тот момент когда мы отдадимся во власть компьютеризованных государственных алгоритмов и отточенных протоколов (тогда сознание будущего Алекса помрачиться в министерских застенках «Бразилии»).
Вывод таков: «Заводной апельсин» гениален настолько, насколько он отличен от своего литературного прародителя, это несомненно высочайший продукт масс-культуры, скомпоновавший сексапильных «девочек», Бетховена, ультра-насилие, британскую чопорность, обаяние русского «футуристичного» сленга, ужимки Макдауэла. Так мой совет: в лицо недругам исполните «Пение под дождем»…
10 из 10
-------------------------------------------------------------------------------------
Это история об Алексе — малолетнем преступнике, который вместе со своими друзьями совершает так называемые акты «ультра-насилия»: избивает бездомных бродяг, насилует женщин, грабит дома… Совершив случайное убийство, Алекс попадает в тюрьму, где должен отсидеть двенадцать лет, но в место этого, он решается пройти некую эксперементальную обработку по подавлению тяги к насилию, что бы получить досрочное освобождение.
Фильмы подобные «Заводному апельсину» как правило получают очень контрастные отзывы. Одни выставляют его в свете «обыкновенной пошлости», другие — «эталоном интеллектуального кино». Стоит сказать, что фильм не до конца раскрыл бы заданную режиссером тему, если бы Кубрик урезал моменты насилия и жестокости, потому что именно они могут настроить зрителя на нужную волну восприятия не только социальной проблемы общества, связанную с подрастковой преступностью, но и скрытыю режиссером философию, посвященную сущности человека.
Стенли Кубрик в «Заводном апельсине» провел анализ всевозможных причин подрасткового криминала. Например, многое становится понятно в сцене где родители Алекса беседуют на кухне о своем отпрыске. Отец спрашивает: «А где он работает по вечерам», на что мать отвечает: «Незнаю…». Первая и, пожалуй, главная причина подрастковой преступности заключается в отсутствии должного внимания к детям со стороны родителей.
Второй очень тонкий но важный момент — режиссер неоднократно указывает на высокий культурный и интеллектуальный уровень Алекса. В одном из эпизодов он разрушает эту иллюзию, выставляя его в свете претенциозного глупца, желающего выделиться и показаться выше других. Кроме того, в одной из сцен Алекс избивает собственных же друзей. Отсюда можно сделать вывод, что на преступление подростков порой толкает желание побывать в статусе лидера.
Картина поставлена в уникальном, театрально-сюрреалистическом стиле, где каждая мелочь имеет свое значение, придает в той или иной ситуации намек на скрытый филосовский смысл. В «Заводном апельсине» раскрывается так же тема лжи и лицемерия, обратная сторона людских характеров, противоречие между внешним поведением людей и их внутренним миром. Истинное «я» людей, состоящее из пороков и скрытых желаний идущих вразрез стереотипам, отображается в их внешнем виде и сюрреалистической обстановки их жилья. Зачастую девиантное поведение людей перерастает в негативно-отклоняющееся, которое противоречит «системе» и привычным устоям общества.
«Заводной апельсин» очень многослоен, понять все его смысловые хитросплетения, всю его философию, и уложить все это в одно широкое умозаключение отнюдь непросто. Спсибо Стенли Кубрику за этот гениальный фильм!
10 из 10

Энтони Бёрджессу фильм понравился. Он яростно защищал его от разных обвинений и нападок. Но потом Бёрджесс обиделся и сказал, что Кубрик просто использовал его для создания пиара своему фильму.До того, как проектом занялся Стенли Кубрик, на роли Алекса и его банды планировались музыканты группы The Rolling Stones.После обвинений в пропаганде насилия и после того, как ему стали приходить анонимные смертельные угрозы, Кубрик изъял фильм из проката в Великобритании спустя год после премьеры. Запрет держался вплоть до 1999 года, до самой смерти режиссера.Сообщалось о нескольких реальных фактах подражания героям фильма, воплотившихся в реальных актах подросткового насилия. Сообщалось, что насильники напевали «Singin' In The Rain» во время преступлений.Малкольм Макдауэлл претерпел много страданий во время съёмок: в одной из сцен у него оказались сломаны рёбра, в другой сцене ему повредили глаза, а в сцене топления Алекса его дружками Макдауэлл чуть не задохнулся из-за поломки дыхательного аппарата.Во время съёмок Макдауэлл и Кубрик часто и подолгу играли в настольный теннис. К своему большому разочарованию Макдауэлл потом обнаружил, что из его гонорара вычли оплату всех часов, проведённых за игрой в теннис.Берджесс, желая оживить свой роман, насыщает его жаргонными словами из так называемого «надсата», созданным Берджессом в Ленинграде и взятыми из русского языка. Основная сложность перевода романа на русский язык состоит в том, чтобы эти слова для русскоязычного читателя выглядели столь же непривычно, как и для англоязычного. В. Бошняк, переводивший текст, придумал набирать эти слова латиницей, выделяя их таким образом из текста на русском языке. В основном персонажи в качестве жаргонных используют обычные русские общеупотребимые слова — «мальчик», «лицо», «чай» и т. д. Из-за того же «надсата» Стэнли Кубрик завещал показывать в русском прокате фильм «Заводной Апельсин» исключительно с субтитрами.Название «Заводной апельсин» роман получил от выражения, которое когда-то широко ходило у лондонских кокни — обитателей рабочих слоёв Ист-Энда. Кокни старшего поколения о вещах необычных или странных говорят, что они «кривые, как заводной апельсин», то есть это вещи самого что ни на есть причудливого и непонятного толка. Энтони Бёрджесс семь лет прожил в Малайзии, а на малайском языке слово «orang» значит «человек», а на английском «orange» — «апельсин».Вино, которым угощает писатель, слишком светлое для «Шато Медо» 10-летной выдержки. Кубрик хотел, чтобы герой МакДауэлла пил именно это вино, но чтобы актер не окосел, вино разбавляли водой, доливая после каждого дубля.В сцене изнасилования Малкольм МакДауэлл пел «Singin» In The Rain' всего лишь потому, что только от этой песни знал слова.Номера бывших друзей Алекса, ставших полицейскими, - 665 и 667. Намек на то, что Алекс между ними - 666-й.Змея появилась в фильме после того, как Макдауэлл неосторожно признался Кубрику, что боится рептилий.Стенли Кубрик попросил группу «Пинк Флойд» продать права на их песню «Atom Heart Mother». Но поскольку он хотел вечную лицензию и неограниченные возможности по коверканью музыкального материала, группа отказалась. В сцене с магазином пластинок, над прилавком висит обложка с альбома «Atom Heart Mother».Кубрик заставил своего ассистента уничтожить весь отснятый материал, который не вошел в фильм.На прилавке по прокату винила (00:26:30) виден рекламный постер фильма «Космическая Одиссея 2001»Кубрик требовал, чтобы молоко в молочных аппаратах каждый час меняли. Дело в том, что под сильным освещением молоко густело и превращалось в творог.

Фильм еще не вышел или заливается.