О политических и художественных взглядах Жан-Люка Годара, отца-основателя Новой Волны, было известно всегда, маэстро не скрывал симпатий к марксизму, на который неоднократно ссылаются его герои, цитируя труды теоретика социализма, и не сложно понять, что в искусстве бывший кинокритик придерживался радикального экзистенциализма Жан-Поля Сартра. Сам же Годар подтверждал, что у кино и литературы есть больше общих черт, чем передача сюжета или рассказ веселой истории; цель кино режиссер видел в исследовании, а потому любой человек, смотревший несколько его фильмов сможет заметить, что через все работы проходит нить одной идеи.

«Грамматика вещей» — так он обозначил главную черту кинематографа, и прежде всего, своего кинематографа, который призван обнаружить, найти и понять. Таким образом, даже при внешней шуточности некоторых его фильмов, режиссер всегда глубоко осознавал роль вещей и образов в кадре, понимая, что первостепенная задача здесь — привлечь внимание зрителя. Этим можно объяснить всю «странность» годаровского кино, в том числе и последнего на данный момент документально-философского фильма «Социализм», который для неподготовленного взгляда представит лишь набор сцен с эпатирующим стилем. Впрочем, не только с позиции традиционного кино эта картина необычна, но и для самого режиссера, который всячески старается находить что-то новое, не повторяясь. Как раз этот фильм — о вещах, наполняющих жизнь, и том, что они значат. Он вобрал в себя целый музей значимых или символичных экспонатов, и за полтора часа просмотра предлагает пройтись по эпохам, людям и судьбам.

Еще одно из определений «Социализма» — иллюстрированный сборник политических цитат, где картинка непосредственно взаимодействует с текстом. Особой сюжетной целостности в фильме нет, как нет и оснований полагать, что он бессюжетен. Просто сюжет «Социализма» остался за кадром, а вместо следования ему, режиссер углубился в демонстрацию отдельных сцен из жизни героев, снятыми в настолько натуралистичной манере, что их даже неловко называть постановочными. Впрочем, закадровый сюжет далеко не посредственен, в нем замешано вывезенное из Испании золото и международные агенты, а в основу положена одна из загадок ХХ века — пропавшее «золото Москвы», которое по разным сведениям затерялось как раз где-то в районе Средиземного моря, не без помощи немцев.

Фирменный эффект «подглядывания», вторжения в интимное пространство в картине достигает апогея, и уже нельзя не верить в то, что стареющий военный преступник пытается найти себе собеседника, сценично цитируя империалиста-Киплинга, а агенты следят за каждым его шагом через скрытые камеры. Фоном же всего, служит, периодически демонстрируемое море, и, стоит сказать, что Годар умеет показывать море так, что оно у него, действительно, бушующая вечность, а не просто скопление воды. Оттого и лайнер кажется целым миром, богатым на образы и истории, и оттого, когда действие перейдет на сушу, реальный мир покажется менее насыщенным

Этот фильм режиссер лично назвал «Симфонией в трех актах», и, разумеется, оказался более, чем прав. В конце концов, по задумке автора фильм представлен тремя частями: «Такие вот вещи» (Des choses comme ça), «Кво Вадис Европа» (Quo vadis Europa) и «Наши человечества» (Nos Humanités). Несмотря на внешнюю простоту и то, что, в принципе, тут ничего не происходит, фильм взывает к чему-то возвышенному, фундаментальному, где в бытовых сценах отражается политика в масштабе истории. Лайнер вобрал в себя людей разных возрастов и наций, убеждений и взглядов, говорящих на разных языках, и весь этот движущийся Вавилон перемещается из одного историко-культурного центра на Средиземном море, в другой, нигде не останавливаясь, но рассчитывая на фантазию зрителя.

Здесь есть женщина из столицы африканской Руанды, военный преступник, в честь которого еще в начале прозвучит фраза агента «война — есть война, но преступление остается преступлением», дети, женщина, говорящая на чистом русском (в западном фильме — вообще достижение!). Разговоры тут, не менее важная часть, чем картинка, а где-то даже более, ведь не только мудрые политические высказывания кроются в них; слова также намекают на крупные события ХХ века, войны и перевороты, на Мировую войну, на штурм Яффе в 48-ом, на гражданскую войну в Испании. Но главное в них то, что они звучат не из праздных разговоров, а от участников событий, и таким образом вырисовывается образ этого самого лайнера, общих планов которого Годар нарочно избегал почти весь фильм.

Лайнер — это ковчег со всей историей, плывущий мимо трех континентов в новом тысячелетии, в нем есть место «Броненосцу «Потемкину»» Эйзенштейна, книгам Нагиба Махфуза, кадрам документальных хроник, историческим фильмам, лоску нашего времени, и воспоминаниям очевидцев. А социализм… социализм — и есть двадцатый век, и этот корабль как нельзя лучше олицетворяет народную собственность, ведь все здесь, в коей-то мере, общее и люди равны перед стихией. И, разумеется, это путешествие закончится, и все участники постепенно сойдут на твердую землю и пойдут по своим делам, возможно, как раз заниматься частной собственностью.

Не удивительно, что при внимательном просмотре, лишних сцен тут не окажется, напротив, Годар лаконичен, и еще в начале своего пути в кино, пятьдесят лет назад нашел отличный способ сокращать общее время и придавать динамику даже статичным сценам. Теперь же приемов еще больше — сцены с портативных камер, где изображение и звук невероятно страдают, паузы, обрывающиеся сцены, не говоря уже о рваном монтаже. Есть даже момент, где порт «заснят» частыми кадрами фотоаппарата, что хоть и повлекло заторможенность действия, но очень выразительно передало натуральную красоту. Таким образом, главная иллюзия Годара тут заключается в предельной реалистичности, даже в том плане, что разные сцены как будто зафиксированы разными людьми и аппаратами, а потом собраны воедино каким-то ловким шпионом-кинематографистом.

Впрочем, про корабль закончится на сороковых минутах фильма, и действие перейдет к продаже гаража и предвыборной компании юной Флорин, чья программная речь: «Нам 20 лет. Мы правы. Мы храним надежду. Мы правы, когда ваше правительство не право». В 60-ых, Годар бы тут под каждым словом расписался, хоть и был чуть старше. Впрочем, он и сейчас еще может доказать, что он прав, и, «Социализм» в это плане знаков — он анализирует не только время. В начальных титрах представлен список фильмов, кадры из которых он позаимствовал, и которыми, вероятно, восхищался его создатель. Полный разбор же этого фильма лежит за гранью понимания, взять хотя бы число мыслей и вещественных отсылок, которые применены здесь — на это потребуется немалый жизненный опыт и недюжая образованность, а потому, пересмотрев «Социализм» со временем, вы наверняка найдете в нем много нового.
-------------------------------------------------------------------------------------
Сразу надо сказать: довольно энциклопедическое кино. Энциклопедическое в том смысле, что Годар здесь мимолетом охватывает, наверное, все свои декадентские мысли за весь свой уже долгий срок. Здесь нет эмоций, разве только чувства, но и те — очень тонкие и, надо сказать, сумеречные. После просмотра в душе остается только тревога, какое-то уныние и, признаюсь, злость, но такая, пассивная. А еще жадная потребность в ярких эмоциях. Ей-богу, потребность в радости возникает такая, что после просмотра все вокруг кажется особенно прекрасным, радужным и перспективным.

Признаюсь, с творчеством Годара напрямую я совсем не сильно знаком, — лишь косвенно, но вполне достаточно. Кроме того, многое о нем говорит и то, что он — один из собирательных не просто образов, а столпов «новой волны». Напрямую: я знаком лишь с его «На последнем дыхании», — но считаю, что и этого уже много: с этого фильма, в паре «400 ударами» Трюффо, собственно, и началась «новая волна». Когда я пытаюсь сопоставить «На последнем дыхании» и «Фильм-социализм», я понимаю, что между двумя этими фильмами Годар прошел долгий, долгий, долгий путь. Я бы даже сказал: от полного энтузиазма юношества до глубокой старческой рефлексии (учитывая и сопутствующий старости маразм, — но не интеллектуальный, а содержащийся, скорее, в используемых им образах). От только-только увлеченного Люцифером Фауста, отчасти даже Дон-Кихота, — до Экклезиаста. Это его усталое «Суета сует!» в последнем фильме — крик без звука, этичный плевок, и полный отчаяния, но не лишенный менторской надменности жест кистью руки, или, если придерживаться фильма, — манифест одной руки.

Но… — это все к атмосфере фильма. Содержание же фильма умалить невозможно. Я бы определил этот фильм: постановленная документальная притча. Хоть и без ясности, строгости и моральной определенности, присущих притчам по обыкновению. В этом фильме очень, очень и очень много всего. Мимолетными миражами и галлюцинациями проходят все эти бесконечно сменяющие друг друга сцены, кадры и даже фотографии, картины и вставки из других фильмов. Подверженные мультипликации эти годаровские образы создают настоящий хаос в восприятии зрителя, и не сразу удается сосредоточиться, собрать воедино если не все, то хоть какие-то куски. Как я уже говорил, это фильм энциклопедический. Он полон таким огромным количеством образом и символов, что всё вряд ли удастся кому-либо сразу воспринять, особенно если разглядывать смысл еще и на разных уровнях глубины. Это тот фильм, который можно потом, вернувшись из кинозала домой, точно скачать, и потом изучать каждый и каждый кадр по отдельности. Стиль интеллектуального монтажа, очень похожий на Эйзенштейна, из чьего «Броненосца Потемкина» и «Октября», кстати, сцены тоже присутствуют (черно-белая сцена: девушка лежащая на питерском мосту, и чьи волосы сползают по одной из разводящихся его сторон; броненосцы и одесская лестница, думаю, в поиске не нуждаются). Но то настроение мысли, которое избрал Годар, или которое ему, наверное, свойственно, сейчас, — это декадентство. Оплакивает Годар судьбу Европы, тонущую в собственной свободе. Причем тонущую не в социальных каких-либо конфликтах, а внутри каждого из ее индивидов. Какую-то надежду видит Годар в России, и в фильме размышляет о ее роли в Европе. Размышляет о прошлом, поглотившем настоящее, о некоммуникабельности современных людей, воспетой когда-то Антониони. Размышляет о пагубном действии мысли и страхе европейцев перед диктатом, «олевиафаненным» безудержно размножающейся историей. Говорит о какой-то замкнутой отстраненности людей, замкнутых даже для чувств и эмоций… Много, много о чем говорит в этом фильме Годар. В целом в фильме выделяются три части. В первой части все происходит на большом лайнере, собравшем несобираемое: преступников и их обвинителей, шпионов и журналистов, воров и комиссаров, но по большей своей части каких-то глубоко растворенных в окружающем наблюдателей и обывателей. И здесь мы видим ничтожность и ценностей, и слов, и мотивов всех участников этого философского путешествия. Вторая часть сосредоточена больше на упомянутых в первой «наблюдателях». И здесь мы сами наблюдаем какую-то крайнюю форму эскапизма. Если первые две части больше психологические, то третья — уже философско-политическая, и здесь сложно уже протянуть однозначную нить мысли, разве только — возвращение к истокам. После, в голове почему-то возникает два примитивных решения для Европы: во-первых, ей не хватает чувства юмора, а во вторых — власти по-жестче. No comments.

Что в целом можно сказать о фильме? Это не тот фильм, который стоит смотреть с утра, — поберегите его лучше для спокойного, наводящего на размышления тихого вечера. Фильм этот с натяжкой можно назвать художественным, хоть в нем и присутствуют достойные внимания художественные приемы, но для тех, кому интересно творчество Жана-Люка Годара, его идеи, его мысли, кто хочет глубже понять его предыдущие фильмы, а также для всех интеллектуальных «снобов» и тонких душ — фильм, рекомендуем для просмотра.

9 из 10