А теперь расслабься: на самом деле ты сейчас лежишь в съемной квартирке в центре мерцающего ночного Токио, закинувшись диметилтриптамином, пускаешь слюни и обильно галлюцинируешь.

Уж не знаю, почему в своем трипе ты втыкаешь в монитор, вместо того, чтобы рассекать Атлантический океан на летучей рыбе… может, барыга в этот раз подсунул дрянь? Или ты просто предпочитаешь грезы с сюжетом, и тебя вот-вот обнимет за плечи кто-то, о ком ты мечтал вчера ночью? Ладно, релакс, пока не очнешься — не поймешь, что же это было.

А может, ты сам целиком — и вовсе болезненная фантазия какого-нибудь подзаборного обдолбыша, чей разъеденный мозг перед смертью от передоза сочинил утешительную сказку о нормальной жизни? Не хочется? Что, приятнее быть красочным сном рок-звезды, шибанувшей кокса в гримерке? Не будем скромничать — маленьким импульсом воспаленного серотонином мозга Брайана Молко? А может — озарением средневекового буддиста после десятилетней медитации?

Это, пожалуй, один из самых щекочущих воображение мыслительных экспериментов (к тому же, снимающий с тебя всю ответственность — ну правильно, все вокруг происходит в чьей-то голове, я тут ни при чем), и именно им балуется Гаспар Ноэ во «Входе в пустоту»: фильм стартует сразу с цветастых галлюцинаций, приятель главного героя восторженно рассказывает о волшебной дури с удивительно реалистичными приходами, и всю дорогу кажется, что хмурая и грязная история беспечного драгдилера и его шалавистой сестры — всего лишь изощренный наркотический трип или, как вариант, предсмертное видение (по словам все того же приятеля, «диэмти действует всего шесть минут, но они кажутся вечностью. в точности то же чувствуешь перед тем, как сдохнуть»).

А что было на самом деле, в общем-то, несущественно. Главное — это тягучее, длиной в сто пятьдесят минут, чувство иллюзорности любых границ: между бредом и явью, важным и неважным, жизнью и смертью; ощущение, оттеняемое странным эффектом изношенности окружающего мира. Ноэ будто бы просто взял грубую ткань реальности ночного мегаполиса и, вместо того, чтобы с лупой исследовать все заскорузлые выделения на ней, застирал; застирал до потери первоначальной формы и цвета, до того, что дешевая краска пошла по истончившемуся материалу кислотными разводами. «Вход в пустоту» точнее всего характеризуется через вот это почти осязаемое ощущение прохудившейся реальности с треснувшими швами и смазанными цветами, переживаемое отстраненно, почти безразлично, словно под наркозом. Там, где «Реквием по мечте» надрывается и бьет во все колокола, изо всех сил уговаривая мальчиков и девочек не пробовать бяку, «Вход…» просто глядит запавшими глазами без малейшего выражения.

Вместо вымученной морали с металлическим привкусом Ноэ предлагает философскую безучастность: жизнь героев полна страданий, как и любая другая жизнь, как и любая следующая жизнь. Подобное экзистенциальное равнодушие свойственно восточным религиям; и глубинный план фильма, выстроенный вокруг «Тибетской книги мертвых», — это как раз приложение буддистского мировоззрения к бытовой чернухе про секс и наркотики. Держась довольно близко к тексту, Ноэ незаметно проводит героя через цепочку бардо — промежуточных состояний между смертью и жизнью в новой инкарнации.

С такого ракурса пофигистический тон повествования логично трактуется как благородная созерцательность, а мириады расплывчатых иллюзий с искажением пространства-времени — как нормальная среда обитания бестелесной оболочки на пути к новому воплощению. Причудливое, но удивительно жизнеспособное соединение кричащей мрачнухи и буддистской отрешенности превосходно выдержано и в картинке: камера призрачным духом подолгу и с подчеркнутой флегматичностью зависает то над копошением совокупляющихся тел, то над мельтешением кислотно-ярких огней ночного города; по прихотливым, вдумчиво вычерченным траекториям облетая мерзкие приметы земной суеты; не осуждая, но скорее исследуя ее, чтобы затем вновь устремиться в затянутое неоновым дымом небо.

Так и «Вход…» в целом предпочитает дистанцироваться, но не осуждать, и уж тем более не поучать. Страдания — это нормально, это сансара, и наркоманы со шлюхами тоже участвуют в ней и тоже когда-нибудь найдут свой выход. А пока цепочка перерождений продолжается, заключает Ноэ, единственной непреходящей ценностью в этой жизни остается то, чему в символическом ряду картины отведено одно из центральных мест… женская грудь, от расставания с которой и начинаются все страдания. Воистину!
-------------------------------------------------------------------------------------
За абстрактным названием «Вход в пустоту», которое, впрочем, для главного героя, глазами которого (в буквальном смысле) мы смотрим на происходящее, имеет вполне прямое значение, скрывается история брата и сестры в раннем детстве потерявших родителей в автокатастрофе. С тех самых пор они поклялись всегда быть вместе, но жизнь распорядилась иначе…

Пытаясь определить для себя жанр сей картины, я остановился на психоделической (не путать с психологической) драме. События в фильме действительно разворачиваются весьма драматически. Особенно хочется отметить игру актеров. У меня сложилось стойкое ощущение, что это и не актеры вовсе, а друзья режиссера (кстати, его имя — Гаспар — также вскользь прозвучит в фильме), которые в буквальном смысле живут в фильме. И, как оказалось, мои ощущения были недалеки от истины — у более чем половины снимавшихся в картине, включая главного героя, это был первый опыт в кино, а один персонаж так и вовсе на поверку оказался ещё одним режиссером.

Но отдельную, главную, роль в картине, на мой взгляд, стоит отдать одному человеку — оператору Бенуа Деби (Benoit Debie). Не знаю, что он вытворял со своей камерой (и камера ли это вообще в привычном понимании), но у меня за время фильма появилась уверенность, в том, что недоступных положений для съемки у него нет. Монтаж сделан таким образом, что картинка находится в постоянном, подчеркиваю, движении, как будто все снято одним дублем. И так почти 3 часа, на всём протяжении которых мы видим ночь. Лишь 2—3 коротеньких момента переносят нас в светлую часть суток. Вообще свет (электрический) в визуальной симфонии этой киноленты играет чуть ли не первую скрипку. Не случайно в начале этого обзора я назвал картину именно психоделической. И если довольно простой сюжет не заставит вас проникнуться этим фильмом, то визуальная составляющая уж наверняка. Уже с начальных титров «пустота» погружает вас в транс и не отпускает до конца.

Да, кино не для всех (в хорошем смысле), да, под настроение (и время), не семейное кино, и те зрители, которые не дожидаясь окончания, ушли из зала тому явное свидетельство. Бесспорно, приемы, использованные в своей работе Гаспаром Ноэ, являются необычными, экспериментальными. В некоторых сценах мне самому даже приходилось закрывать глаза, потому что чисто физически в первом ряду было очень трудно смотреть на всё это великолепие. Создатели далеко уходят от штампов и нарушают неписаные правила кино для кинотеатра. Чуть ли не треть картины занимают абстрактные изображения, а звуковая дорожка практически полностью состоит из эмбиента или просто тишины, в которую вкраплены малейшие движения героев, дыхание и даже биение их сердец.

Без сомнения могу сказать, что впечатления от просмотра «пустоты» останутся в моем сердце надолго.

10 из 10